фото: u-kpt.ru
КАНТ (Kant) Иммануил (22.4.1724, Кёнигсберг, ныне Калининград – 12.2.1804, там же), нем. философ, создатель «трансцендентального идеализма». С 1740 учился в Кёнигсбергском ун-те, где затем преподавал в качестве приват-доцента (с 1755) и профессора (с 1770); читал лекции не только по философии, но также по математике, физике, географии, антропологии. В 1786 и 1788 избирался ректором университета.
В развитии филос. воззрений К. выделяют два периода: ранний, или «докритический», продолжавшийся до 1770, и последующий, «критический», когда он создал свою систему, названную им «критической философией». Эта система была изложена прежде всего в работах: «Критика чистого разума» («Kritik der reinen Vernunft», 1781, 2. Aufl., 1787), «Критика практического разума» («Kritik der praktischen Vernunft», 1788), «Критика способности суждения» («Kritik der Urteilskraft», 1790) и ряде др. сочинений. Ранний К. пытался сочетать некоторые принципы естественно-научного материализма с идеями Г. В. Лейбница и его последователя X. Вольфа. Наиболее значит. труд этого периода – «Всеобщая естественная история и теория неба» («Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels», 1755) – содержит космогонич. гипотезу об образовании планетарной Солнечной системы из первоначальной «туманности». Опираясь на законы механики, открытые И. Ньютоном, К. заявляет: «Дайте мне материю, и я покажу вам, как из неё должен возникнуть мир», оговариваясь, однако, что естественно-научное (в то время механистическое) понимание природы не может объяснить «возникновение одной только былинки или гусеницы» (Соч. М., 1963. Т. 1. С. 126, 127). Свою гипотезу К. включил в работу «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога» («Der einzig mögliche Beweisgrund zu einer Demonstration des Daseins Gottes», 1762) в качестве одного, а именно физико-телеологического, аргумента. В «Опыте введения в философию понятия отрицательных величин» («Versuch den Begriff der negativen Größen in die Weltweisheit einzuführen», 1763) проводится различие между противоречием логическим и реальным (последнее понимается как отношение противоположностей; напр., притяжения и отталкивания, действия и противодействия и т. п.).
Сочинение «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира» («De mundi sensibilis atque intelligibilis forma et principiis», 1770) знаменует начало перехода К. к «критической философии», поворотным пунктом в котором стало его «пробуждение» в 1771 от «догматического сна» под влиянием осуществлённого Д. Юмом анализа причинности. В «Критике чистого разума» К. обосновывает исходное положение своей системы: кроме мира явлений, находящихся в пространстве и времени, т. е. в рамках субъективных форм чувственности, существует вне пространства и времени трансцендентный мир «вещей в себе», которые воздействуют на нашу чувственность, вследствие чего и возникают явления как чувственно воспринимаемые феномены. «Вещи в себе» принципиально непознаваемы, а познание явлений, как бы далеко оно ни продвинулось, нисколько не приближает нас к познанию «вещей в себе». Эта родственная филос. скептицизму дуалистич. концепция обычно характеризовалась в 19 в. как одна из форм агностицизма. Гл. задача «Критики чистого разума» – исследование возможности создания философии как науки (предшествующая философия, по К., была лишь рассуждением на филос. темы). Для этого К. предпринимает исследование природы науч. знания, общепризнанным образцом которого является чистая математика и математич. естествознание, т. е. теоретич. механика (др. науки своего времени К. не считал науками в строгом смысле слова). Содержание математич. знания составляют положения, обладающие строгой всеобщностью и необходимостью. Но такие положения (а без них невозможна наука) не могут быть почерпнуты из опыта, дающего основания лишь для индуктивных выводов, которым недоступна аподиктич. всеобщность. Следовательно, положения чистой математики априорны, т. е. независимы от опыта. Необходимо, однако, объяснить, как в этой системе априорных положений возможно приращение знания.
Рационалисты 17–18 вв., также считавшие чистую математику априорным знанием, утверждали, что математич. суждения носят аналитич. характер, т. е. в них предикат лишь раскрывает содержание субъекта суждения. К. не отрицает наличия априорных аналитич. суждений, но показывает, что они не ведут к приращению знания. Чтобы понять реально совершающееся умножение математич. знаний, необходимо признать существование априорных синтетич. суждений, в то время как рационалисты рассматривали все синтетич. суждения как апостериорные, т. е. опытные (см. Апостериори и априори). К. ставит основополагающий вопрос: как возможны синтетич. суждения априори? Поскольку такие суждения не могут быть почерпнуты из опыта, из чувственных восприятий окружающих вещей (ибо в таком случае они не были бы априорными), следует признать существование априорных чувственных созерцаний, образующих источник синтетич. суждений априори. Такими априорными чувственными созерцаниями являются, согласно К., пространство и время. И здесь К. решительно расходится с рационалистами, утверждавшими, что априорные созерцания, или интеллектуальная интуиция, присущи только разуму. К. отвергает понятие интеллектуальной интуиции и тем самым рационалистич. понимание априорного как имеющего сверхопытное применение, т. е. позволяющего постигать трансцендентное. Априорное знание, утверждает К., не выходит за границы возможного опыта, оно носит не сверхопытный, а доопытный характер.
Вслед за анализом природы математич. знания К. ставит вопрос: как возможно чистое естествознание? Последнее, в отличие от чистой математики, содержит в себе не только априорные положения, но и эмпирические по своему происхождению понятия (материя, движение, притяжение и т. д.). Априорные понятия, каковыми прежде всего являются категории, сами по себе лишены содержания, они служат для синтеза чувственных данных, для формирования опыта, который не сводится к совокупности чувственных данных, но представляет собой их категориальный синтез, поскольку содержит в себе представление о причинно-следственных, необходимых отношениях. В этой связи К. отграничивает суждения опыта от суждений восприятия, которые лишь фиксируют чувственно воспринимаемое («Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука» – «Prolegomena zu einer jeden künftigen Metaphysik, die als Wissenschaft wird auftreten können», 1783). Настаивая на несводимости априорных, т. е. теоретических, положений к чувственным данным, доказывая применимость априорных суждений лишь в рамках опыта, К. характеризует априоризм как теорию опытного познания.
Анализ единства априорного и эмпирического приводит К. к постановке вопроса о логике науки, которую он называет трансцендентальной логикой. Трансцендентальным в противоположность трансцендентному К. называет не сверхопытные, а доопытные априорные положения, поскольку они применяются только в сфере опыта. Трансцендентальная логика, в отличие от обычной, формальной логики, не отвлекается от всякого содержания, а, напротив, исследует содержательные формы знания, условия их возможности. Одним из таких осн. условий является «трансцендентальное единство апперцепции» – такое единство самосознания познающего субъекта, которое предшествует каждому акту познания, как и эмпирич. самосознанию, и поэтому может быть лишь доопытным, априорным единством самосознания субъекта. Последний раздел трансцендентальной логики – трансцендентальная диалектика, толкуемая как логика иллюзий, в которые впадает разум, поскольку он постоянно стремится выйти за пределы опыта. Это стремление – источник всех метафизич. систем, их претензий на сверхопытное знание. Несостоятельность этих стремлений, однако, не означает, что осн. идеи метафизики (мир как целое; свобода, предшествующая необходимости; субстанциальность души; Бог) должны быть отброшены. Эти идеи имманентны разуму, они являются регулятивными принципами познания, осуществляют высший синтез знаний, приобретаемых рассудком. Метафизика – высшая культура разума, без которой немыслимо его существование. Необходимо, однако, создание метафизики как науки, как системы априорных синтетич. суждений, которые не претендуют на познание трансцендентного. Это значит, что идеи метафизики никоим образом не указывают на существование того, что в них мыслится, т. е. их мыслимое содержание может быть лишь предметом веры, необходимость которой обосновывает метафизика Канта. Отсюда его убеждение: «Мне пришлось ограничить [aufheben] знание, чтобы освободить место вере...» (Соч. М., 1964. Т. 3. С. 95). Речь идёт не об ограничении познания природы или общества, а об ограничении претензий разума на познание метафизич. реальности, которая принципиально недоступна познанию.
Одним из важнейших разделов трансцендентальной диалектики является учение об антиномиях, т. е. противоречиях, в которые неизбежно впадает разум в своих попытках постигнуть сверхопытное. Каждая антиномия состоит из тезиса и антитезиса, причём оба эти положения в равной мере доказуемы. Так, тезис одной из антиномий утверждает, что существует «свободная причинность», т. е. свобода как начало причинного ряда. Антитезис, напротив, утверждает, что нет никакой свободы, и всё совершается по законам природы. Антиномии кажутся неразрешимыми противоречиями, однако К. полагает, что они вполне разрешимы, если учесть, что, кроме чувственно воспринимаемой реальности, существует трансцендентный мир «вещей в себе» и человек представляет собой не только явление природы, но и «вещь в себе». В таком случае антиномия свободы и необходимости вполне разрешима: человек как «вещь в себе» свободен, но он же подчинён необходимости как явление, природное существо.
Все гл. проблемы критич. философии К. сводятся к вопросу: «Что такое человек?», который включает в себя более частные вопросы: «Что я могу знать?», «Что я должен делать?», «На что я могу надеяться?». На первый вопрос отвечает теоретич. философия, на второй и третий – практическая философия, которой посвящены сочинения: «Основы метафизики нравственности» («Grundlegung zur Metaphysik der Sitten», 1785), «Критика практического разума», «Религия в пределах только разума» («Die Religion innerhalb der Grenzen der bloßen Vernunft», 1793), «Метафизика нравов» («Die Metaphysik der Sitten», 1797), «Антропология с прагматической точки зрения» («Anthropologie in pragmatischer Hinsicht», 1798).
В центре «Критики практического разума» – понятие чистого нравств. сознания, не признающего никаких иных побудит. мотивов поступков человека, кроме свободного от всяких предпочтений сознания долга. Это означает, что нравств. сознание, в силу своей автономии, свободы, независимо также от религии. Тем не менее К. утверждает, что «мораль неизбежно ведёт к религии» (Об изначально злом в человеческой природе // Соч. М., 1965. Т. 4. Ч. 2. С. 10), т. к. мораль невозможна без убеждения в безусловной неизбежности справедливого воздаяния. Такое воздаяние, как правило, неосуществимо в земной человеческой жизни. Но поскольку справедливость не знает границ во времени и пространстве, необходимо верить в загробную жизнь людей. Т. о., практич. разум предлагает решение задачи, которую не способен решить теоретич. разум, а именно – даёт «моральное доказательство» бытия Бога и личного бессмертия. Это доказательство, обосновывая разумность и необходимость религ. веры, не утверждает, однако, что Бог и бессмертие души действительно существуют, ибо трансцендентное абсолютно непознаваемо. Т. о., религия сводится к нравств. сознанию, практич. разуму, которому, по учению К., принадлежит примат над теоретич. разумом. Всеобъемлющим нравств. законом является, по К., категорический императив (безусловное повеление), который гласит: поступай так, чтобы максима (т. е. побудит. мотив, правило) твоей воли могла бы быть принципом всеобщего законодательства.
Теория практич. разума включает в себя и учение о праве, правовом государстве. Право является реализацией свободы члена общества, ограниченной лишь свободой других его членов. Республика, принцип которой составляет разделение властей, – постулат чистого практич. разума. Поэтому человек лишь постольку морален, поскольку он признаёт равенство всех др. индивидов перед законом, отрицая тем самым любые сословные привилегии. Республика есть такое обществ. устройство, в котором власть означает господство законов, а последние соответствуют интересам граждан, ибо «чего народ не может решить относительно самого себя, того и законодатель не может решить относительно народа» (О поговорке: «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» // Там же. С. 96). В вопросе о свободе человека как гражданина (внешней свободе в отличие от моральной, внутр. свободы) К. сугубо категоричен: «В самом деле, что касается моей свободы, то даже божественные законы, познаваемые мной только разумом, обязательны для меня лишь постольку, поскольку Я сам мог бы дать на них своё согласие (ибо единственно на основе закона свободы, устанавливаемого моим разумом, я составляю себе понятие о божественной воле)» (К вечному миру // Соч. М., 1966. Т. 6. С. 267).
Филос.-историч. воззрения К. непосредственно связаны с его философией права, т. к. они обосновывают необходимость правового строя, гарантирующего гражд. свободы, равенство перед законом и самостоятельность граждан, их право на любой вид законной деятельности, в т. ч. право добиваться любых гос. должностей. В философии истории К. придаётся первостепенное значение не только развитию нравственности и права, но и объективному «механизму» человеческой природы. Каждый индивид, сообразуясь только со своим разумением, неизбежно сталкивается с сопротивлением со стороны др. индивидов. Это взаимное сопротивление характеризуется К. как антагонизм, становящийся движущей силой социального прогресса. К. отвергает убеждение Ж. Ж. Руссо, будто в предшествующем цивилизации «естественном состоянии» отношения между индивидами носили мирный, идиллич. характер: «Люди столь же кроткие, как овцы, которых они пасут, вряд ли сделали бы своё существование более достойным, чем существование домашних животных... Поэтому да будет благословенна природа за неуживчивость, за завистливо соперничающее тщеславие, за ненасытную жажду обладать и господствовать! Без них все превосходные природные задатки человечества остались бы навсегда неразвитыми. Человек хочет согласия, но природа лучше знает, что́ для его рода хорошо; и она хочет раздора» (Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // Там же. С. 12). Гл. направлением культурного прогресса является, по К., сближение народов, благодаря которому, вследствие действия того же «механизма природы», будет навсегда покончено с войнами и народы всей планеты объединятся в мирном союзе.
Заключительной частью системы К. является «Критика способности суждения». К. различает два вида способности суждения: определяющую и рефлектирующую (размышляющую). В первом случае речь идёт о том, чтобы подвести особенное под уже известное общее. Во втором случае особенное должно быть подведено под общее, которое не дано, а должно быть найдено. В данном труде он исследует эту вторую, рефлектирующую способность суждения. Её осн. формами являются телеологич. и эстетич. суждения. И те и другие выявляют целесообразность, присущую не только явлениям природы, напр. живым организмам, но и объектам суждений вкуса. В действительности, как считает К., целесообразность не присуща ни предметам природы, ни предметам суждений вкуса; она привносится в природу априорной рефлектирующей способностью суждения, которая не обогащает наших знаний о природе, но способствует их приведению в систему. Необходимость телеологич. суждений обусловлена тем, что рассудок оказывается неспособным объяснить естеств. причинами наблюдаемые факты целесообразности в природе. Эстетич. суждения, в отличие от телеологических, связаны с удовольствием или неудовольствием, вызываемыми представлением о предметах. Эстетич. удовольствие К. характеризует как незаинтересованное в том смысле, что оно обусловлено исключительно восприятием прекрасного, к которому не примешиваются к.-л. не связанные с этим восприятием интересы. Незаинтересованность эстетич. суждения придаёт ему объективную значимость, несмотря на его субъективное содержание. Эстетич. суждение не относится к познават. деятельности и не зависит от нравств. сознания. Идеалом красоты, согласно К., может быть только человек.
Философия К. оказала громадное воздействие на всё последующее развитие европ. мысли. Он явился родоначальником нем. классич. философии, представленной системами И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинга, Г. В. Ф. Гегеля, влияние его испытали Ф. Шиллер, А. Шопенгауэр, представители йенского романтизма. Под знаком возвращения к методологии К. в Германии и др. европ. странах складываются во 2-й пол. 19 в. разл. школы неокантианства. Проблематика идей К. остаётся актуальной для большинства филос. направлений 20 в. – феноменологии, экзистенциализма, аналитической философии и др.